Далее ещё немного текста про императора Николая I и его борьбу за свободу негров.
Статья 587-я примечательна для характеристики отношения христианского императора к жизни своих единоверных крепостных подданных: она предписывает в случае неумышленного убийства крепостного посторонним дворянином взыскать только в пользу его владельца цену за убитого, как за рекрута. Иными словами, гибель христианина, наконец просто человека, пусть и крепостного, закон рассматривает не как преступление, а как нанесение имущественного ущерба владельцу, требующее компенсации. Здесь проглядывает все тот же принцип, на защиту которого встает всей мощью государственная власть: "убыли ни в чем барском быть не должно"!
Прочие статьи сочинены в этом же духе -- объявляют все движимое и недвижимое крестьянское имущество собственностью помещика, а также декларируют право господина применять телесные наказания исключительно по своему усмотрению.
Замечательно, что такое положение собственного народа, находящегося в жестоком рабстве и безрезультатно взывающего к монаршей милости, не мешало императору Николаю I деятельно заботиться о положении чернокожих невольников в Северной Америке. В 1842 году выходит указ, грозивший наказанием тем из российских подданных, которые осмелятся участвовать в торговле неграми... Кроме того, император великодушно даровал свободу всякому чернокожему рабу, которому доведется ступить на российскую землю.
Такое решительное выступление в защиту невольников на другом континенте, в то время как в собственной стране процветает рабство, казалось двусмысленным и труднообъяснимым. Этот странный указ, естественно, вызвал сильное недоумение в российском обществе. Поскольку торговать неграми в России мало кому доводилось, стали подумывать -- не намек ли это на скорое освобождение крепостных?! Общую растерянность того времени замечательно передал М.А. Фонвизин:[16] "Недавно правительство, увлекшись тем же духом подражания и европеизмом, решилось приступить к союзу с Англией и Францией для прекращения ненавистного торга неграми. Это, конечно, случилось в минуту забвения, что в России производится в большом размере столько же ненавистная и еще более преступная торговля нашими соотечественниками, христианами, которых под названием ревизских душ, покупают и продают явно, и присутственные места совершают акты продажи".
А. Герцен был более резок в своей оценке этого николаевского указа: "Отчего же надобно непременно быть черным, чтоб быть человеком в глазах белого царя? Или отчего он не произведет всех крепостных в негры?"
Эти, как представляется, справедливые вопросы остались без ответа со стороны императора. Но сравнение положения крепостных крестьян и североамериканских невольников стало популярным в России, особенно после выхода книги Г. Бичер-Стоу "Хижина дяди Тома" в 1853 году.
Некоторые фрагменты этой книги буквально совпадали с реальностью крепостной России, с той только разницей, что вместо русских крестьян там продавали, разлучали с близкими по произволу господина и держали в колодках африканских рабов. Книга была пронизана обличением несправедливости и осуждением рабства, и стала чрезвычайно популярной у... россиских помещиков. Ее читали друг другу вслух в гостиных, возмущаясь жестокостью плантаторов, сочувствуя участи негров и совершенно забыв, что русский автор уже написал нечто подобное о рабской жизни своих соотечественников. Таковы причуды человеческой психологии.
Любопытно сравнить два небольших отрывка из книги А. Радищева и романа Г. Бичер-Стоу:
"На следующее утро, часам к одиннадцати, у здания суда собралась пестрая толпа... Выставленные на продажу сидели в стороне и негромко переговаривались между собой. Женщина... Изнурительный труд и болезни, по-видимому, состарили ее прежде времени. Рядом с этой старухой стоял ее сын -- смышленый на вид мальчик четырнадцати лет. Он единственный остался от большой когда-то семьи, членов которой одного за другим продали... Мать цеплялась за сына дрожащими руками и с трепетом взирала на тех, кто подходил осматривать его..."
"Наступил день и час продажи. Покупщики съезжаются. В зале, где оная производится, стоят неподвижны на продажу осужденные. Старик лет в 75... старуха 80 лет, жена его... Женщина лет в 40, вдова. Девушка 18 лет, дочь ее и внучка стариков... Она держит младенца, плачевный плод насилия, но живой слепок прелюбодейного его отца. Родив его, позабыла отцово зверство, и сердце начало чувствовать к нему нежность. Она боится, чтобы не попасть в руки ему подобного. Детина лет в 25, венчанный ее муж. Зверство и мщение в его глазах. Раскаивается о своих к господину своему угождениях. В кармане его нож, он его схватил крепко; мысль его отгадать нетрудно... Бесплодное рвение. Достанешься другому. Рука господина твоего, носящаяся над главою раба непрестанно, согнет выю твою на всякое угождение... Едва ужасоносный молот[17] испустил тупой свой звук, и четверо несчастных узнали свою участь, -- слезы, рыдание, стон пронзили уши всего собрания..."
Когда из текста убраны точные указания на цвет кожи продаваемых и место действия, не так просто определить -- происходит это на русском севере или на американском юге.
Барон Н.Е. Врангель вспоминал о своих детских впечатлениях от чтения "Хижины дяди Тома": "Большие удивлялись, как люди с нежным сердцем могут жить в этой бессердечной Америке.
http://samlib.ru/a/ali_s/rabstwo.shtml
это часть, по ссылке ещё много интересного.
